Читать интересную книгу Рассказы о Ленинграде [1984, худож. С. Яковлев] - Вольт Николаевич Суслов

фарфора на темы этих стихов, выполненная членом «пожарной» команды Эрмитажа художником М. Мохом. И ехал к защитникам города академик Иосиф Абгарович Орбели. «Мы знаем в истории времена варваров, вандалов, предшественников нынешних немецких фашистов, — говорил он бойцам и командирам, — но никогда в истории не было ничего более кровавого, дикого и зверского, чем нынешний немецкий фашизм, вооруженный такими разрушительными средствами истребления. А поэтому не было миссии более великой, более почетной, чем наша — мы должны истребить всех до последнего немецких злодеев, задумавших захватить нашу землю…»

Сохранился альбом зарисовок. На титульном листе его написано: «Собрание рисунков, сделанных в 3-м бомбоубежище Эрмитажа, частью с натуры, частью по памяти во время осады Ленинграда осенью и зимой 1941 года Александром Никольским». На рисунках — занесенная снегом набережная перед служебным входом в музей; дверь в бомбоубежище, где долгую голодную зиму жили его сотрудники; «Бомбоубежище № 5 — под египетскими залами»; «Бомбоубежище № 7 — под итальянскими залами»; пустой и темный Двадцатиколонный зал… Рушились стены, пылали дома, а действительный член Академии архитектуры СССР Александр Сергеевич Никольский писал в своем дневнике: «Сдавать город нельзя. Лучше умереть, чем сдаться. Я твердо верю в скорое снятие осады и начал думать о проекте триумфальных арок для встречи героических войск, освободивших Ленинград». И на листы бумаги ложились четкие карандашные линии будущих арок Победы.

В насквозь промерзшем здании на улице Герцена художники блокадного города тоже сражались своим искусством. Большие картины писать тогда было трудно, самым боевым жанром стали плакаты. На стенах ленинградских домов в самые трудные дни они четко выделялись: «Защитим город Ленина!» художника В. А. Серова, «Все ли ты сделал для помощи фронту?» В. Б. Пинчука, «Будь бдителен!» И. В. Серебряного. И если кто-нибудь вам скажет сейчас, что скованный голодом и холодом город перестал улыбаться, — не верьте! Я и сам помню, как на нашей булочной висел очень смешной плакат: «О крысе голодной и силе народной». Люди смотрели и улыбались, видя, как прожорливая фашистская крыса укололась о русский колос, ощетинившийся штыками. В верхнем левом углу плаката стояла марочка: «Боевой карандаш». На ней были нарисованы художническая палитра, карандаш и винтовка с примкнутым штыком. Но только после войны узнал я, с каким трудом создавались эти плакаты.

Обычно контур плаката наносится на литографский камень, с него уже снимаются оттиски. Холодный камень — хороший помощник художника. И требует он немного: только чтобы его подогрели. Но в здании Союза художников лютовал холод. Отопления не было. Как же снять оттиск? И тогда художники согревали камень теплом своего тела. Ложились на него, сложив ладони трубочкой, дышали на отдельные участки камня. Они сами ужасно мерзли, но камень согревали, чтобы сделать еще три-пять новых боевых плакатов.

«Карандашисты» были воистину веселыми художниками. Во время самого лютого голода про некоторых из них даже веселую историю сочинили: «Повесть о том, как В. Кобелев, В. Курдов и Н. Муратов белогвардейских генералов и крысу Шушару съели». Герой этой повести, художник Николай Евгеньевич Муратов, об этой истории рассказывает так:

«Случилось это в 1942 году, в феврале месяце. Было голодно… Генералы те были особенные, точнее сказать — скульптурные, вылепленные мною из хлебного мякиша еще в довоенное время.

Юденич, Деникин, Колчак — этот хотя и адмиралом был, но контрреволюцией по-сухопутному занимался, — Врангель, бандит Махно, а к ним в придачу старая злая крыса Шушара — персонаж из сказки Алексея Толстого „Золотой ключик, или Приключения Буратино“. Каждый из персонажей величиной с добрый кулак.

И хотя это были всякие злодеи, но вылепил я их в свое время из хлеба настоящего, довоенного, без примеси целлюлозы или других каких-либо заменителей, и по тем временам представляли они собой существенный продовольственный ресурс.

Но как их есть?

Затвердели белогвардейские генералы до невозможности, ну, натурально каменные, а у нас к тому времени уже и зубы от цинги стали пошатываться.

Разве разгрызешь такое?

Однако Василий Алексеевич Кобелев нашел выход. Утопил всех генералов с адмиралом, Махно и крысу Шушару в полведерной кастрюле на ночь — пусть отсыреют. Утром, сняв всевозможный наплыв (краску, спички, каркас крысы), приготовил раствор заправил его лавровым листом, поперчил, подсолил и стал варить на медленном огне, доведя это варево до кисельной густоты.

Несколько дней принимали мы граммов по пятьдесят „белогвардейских генералов“».

Частенько рисунки художников добирались до самой передовой. И не только наклеенные на башни танков.

К солдатам переднего края в 1942 году приехал художник-карикатурист Владимир Александрович Гальба. Приехал и стал рисовать карикатуры — на Гитлера, Геббельса, Геринга. Но не на бумаге рисовать, а на огромных кусках марли, натянутых на такие же большие рамы — 3х4 метра. Нарисовал. Ночью наши разведчики выставили эти карикатуры перед передним краем. Схлынул туман белой ночи, и открылись перед гитлеровцами «портреты» их «фюреров». Сначала было смех послышался из вражеских окопов. Потом стало тихо. Думали-думали фашисты, как же им в таком случае поступить: стрелять по своим «фюрерам» или не стрелять? Наверное, по телефонам совещались и все-таки стали стрелять. Но что для марли фашистские пули? Пролетела она через тонкую ткань, а «картина» как стояла, так и стоит. Тогда несколько гитлеровцев вылезли из окопа и поползли к стоящим перед нашей передовой рамам. Ну, тут уж наши снайперы не промахнулись! Позже художник, рассказывая эту историю, никогда не забывал шутить: «Вот уж когда сатира убивает! Наповал! В полном смысле этого слова».

Войну Владимир Александрович Гальба закончил в Берлине. На обуглившейся стене рейхстага написал: «Гитлер, я в Берлине, а где ты? Владимир Гальба».

В январе 1944 года пришел блокаде конец. Наши войска погнали захватчиков на запад. Над заснеженной Невой прогремели залпы победоносного салюта. Теперь уже твердо можно было сказать: «Богатства города, его красоту — сберегли, сохранили!»

Ленин говорит с броневика

Труднее всего было завязать шарф. Толстое зимнее пальто, натянутое на пиджак, на телогрейку, словно связывало руки, и они никак не хотели подниматься, тем более загибаться туда, назад, за шею, чтобы затянуть этот проклятый узел. Конечно, во всем виновато это толстенное ватное пальто! Признаться самому себе в том, что ослаб, не хотелось. Ничего он не ослаб! Преспокойненько дойдет, посмотрит и вернется обратно.

Примолкшая, застывшая в сугробах улица Союза Печатников была пустынна. Лишь у самого подъезда встретилась соседка, спросила:

— Куда это, Сергей Александрович, в мороз-то?

— Да тут, неподалеку, — выдохнул он из высоко поднятого воротника. —